Неточные совпадения
Для Константина
народ был только главный участник в общем труде, и, несмотря на всё уважение и какую-то кровную любовь
к мужику, всосанную им, как он сам говорил, вероятно с молоком бабы-кормилицы, он, как участник с ним в общем деле, иногда приходивший в восхищенье
от силы, кротости, справедливости этих людей, очень часто, когда в общем деле требовались другие качества, приходил в озлобление на
народ за его беспечность, неряшливость, пьянство, ложь.
Переодевшись без торопливости (он никогда не торопился и не терял самообладания), Вронский велел ехать
к баракам.
От бараков ему уже были видны море экипажей, пешеходов, солдат, окружавших гипподром, и кипящие
народом беседки. Шли, вероятно, вторые скачки, потому что в то время, как он входил в барак, он слышал звонок. Подходя
к конюшне, он встретился с белоногим рыжим Гладиатором Махотина, которого в оранжевой с синим попоне с кажущимися огромными, отороченными синим ушами вели на гипподром.
― Легко быть введену в заблуждение, делая заключение об общем призвании
народа, ― сказал Метров, перебивая Левина. ― Состояние рабочего всегда будет зависеть
от его отношения
к земле и капиталу.
Народ, доктор и фельдшер, офицеры его полка, бежали
к нему.
К своему несчастию, он чувствовал, что был цел и невредим. Лошадь сломала себе спину, и решено было ее пристрелить. Вронский не мог отвечать на вопросы, не мог говорить ни с кем. Он повернулся и, не подняв соскочившей с головы фуражки, пошел прочь
от гипподрома, сам не зная куда. Он чувствовал себя несчастным. В первый раз в жизни он испытал самое тяжелое несчастие, несчастие неисправимое и такое, в котором виною сам.
«Иисус говорит ей: не сказал ли я тебе, что если будешь веровать, увидишь славу божию? Итак, отняли камень
от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи
к небу и сказал: отче, благодарю тебя, что ты услышал меня. Я и знал, что ты всегда услышишь меня; но сказал сие для
народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что ты послал меня. Сказав сие, воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший...
Она бросалась
к детям, кричала на них, уговаривала, учила их тут же при
народе, как плясать и что петь, начинала им растолковывать, для чего это нужно, приходила в отчаяние
от их непонятливости, била их…
Читатель, — истину любя,
Примолвлю
к басне я, и то не
от себя —
Не по́пусту в
народе говорится:
Не плюй в колодезь, пригодится
Воды напиться.
Поутру пришли меня звать
от имени Пугачева. Я пошел
к нему. У ворот его стояла кибитка, запряженная тройкою татарских лошадей.
Народ толпился на улице. В сенях встретил я Пугачева: он был одет по-дорожному, в шубе и в киргизской шапке. Вчерашние собеседники окружали его, приняв на себя вид подобострастия, который сильно противуречил всему, чему я был свидетелем накануне. Пугачев весело со мною поздоровался и велел мне садиться с ним в кибитку.
Кибитка подъехала
к крыльцу комендантского дома.
Народ узнал колокольчик Пугачева и толпою бежал за нами. Швабрин встретил самозванца на крыльце. Он был одет казаком и отрастил себе бороду. Изменник помог Пугачеву вылезть из кибитки, в подлых выражениях изъявляя свою радость и усердие. Увидя меня, он смутился, но вскоре оправился, протянул мне руку, говоря: «И ты наш? Давно бы так!» — Я отворотился
от него и ничего не отвечал.
— Интересно, что сделает ваше поколение, разочарованное в человеке? Человек-герой, видимо, антипатичен вам или пугает вас, хотя историю вы мыслите все-таки как работу Августа Бебеля и подобных ему. Мне кажется, что вы более индивидуалисты, чем народники, и что массы выдвигаете вы вперед для того, чтоб самим остаться в стороне. Среди вашего брата не чувствуется человек, который сходил бы с ума
от любви
к народу,
от страха за его судьбу, как сходит с ума Глеб Успенский.
Затем, при помощи прочитанной еще в отрочестве по настоянию отца «Истории крестьянских войн в Германии» и «Политических движений русского
народа», воображение создало мрачную картину: лунной ночью, по извилистым дорогам, среди полей, катятся
от деревни
к деревне густые, темные толпы, окружают усадьбы помещиков, трутся о них; вспыхивают огромные костры огня, а люди кричат, свистят, воют, черной массой катятся дальше, все возрастая, как бы поднимаясь из земли; впереди их мчатся табуны испуганных лошадей, сзади умножаются холмы огня, над ними — тучи дыма, неба — не видно, а земля — пустеет, верхний слой ее как бы скатывается ковром, образуя все новые, живые, черные валы.
А после каких-то особенно пылких слов Маракуева она невнятно пробормотала о «воспалении печени
от неудовлетворенной любви
к народу» — фразу, которая показалась Самгину знакомой, он как будто читал ее в одном из грубых фельетонов Виктора Буренина.
—
К народу нужно идти не
от Маркса, а
от Фихте. Материализм — вне народной стихии. Материализм — усталость души. Творческий дух жизни воплощен в идеализме.
Было уже довольно много людей, у которых вчерашняя «любовь
к народу» заметно сменялась страхом пред
народом, но Редозубов отличался
от этих людей явным злорадством, с которым он говорил о разгромах крестьянами помещичьих хозяйств.
— Как же вы не понимаете, что церковь, отвергнутая вами, враждебная вам, может поднять
народ и против вас? Может! Нам, конечно, известно, что вы организуетесь в союзы, готовясь
к самозащите
от анархии…
— Настоящих господ по запаху узнаешь, у них запах теплый, собаки это понимают… Господа —
от предков сотнями годов приспособлялись
к наукам, чтобы причины понимать, и достигли понимания, и вот государь дал им Думу, а в нее набился
народ недостойный.
«Причаститься — значит признать и почувствовать себя частью некоего целого, отказаться
от себя. Возможно, что это воображается, но едва ли чувствуется. Один из самообманов, как «любовь
к народу», «классовая солидарность».
— «Любовь
к уравнительной справедливости,
к общественному добру,
к народному благу парализовала любовь
к истине, уничтожила интерес
к ней». «Что есть истина?» — спросил мистер Понтий Пилат. Дальше! «Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с
народом, — бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна, своими штыками, охраняет нас
от ярости народной…»
Не дожидаясь, когда встанет жена, Самгин пошел
к дантисту. День был хороший, в небе цвело серебряное солнце, похожее на хризантему; в воздухе играл звон колоколов, из церквей,
от поздней обедни, выходил дородный московский
народ.
В службе название пустого человека привинтилось
к нему еще крепче.
От него не добились ни одной докладной записки, никогда не прочел он ни одного дела, между тем вносил веселье, смех и анекдоты в ту комнату, где сидел. Около него всегда куча
народу.
И те и другие подозрительны, недоверчивы: спасаются
от опасностей за системой замкнутости, как за каменной стеной; у обоих одна и та же цивилизация, под влиянием которой оба
народа, как два брата в семье, росли, развивались, созревали и состарелись. Если бы эта цивилизация была заимствована японцами
от китайцев только по соседству, как
от чужого племени, то отчего же манчжуры и другие
народы кругом остаются до сих пор чуждыми этой цивилизации, хотя они еще ближе
к Китаю, чем Япония?
От нечего делать я развлекал себя мыслью, что увижу наконец, после двухлетних странствий, первый русский, хотя и провинциальный, город. Но и то не совсем русский, хотя в нем и русские храмы, русские домы, русские чиновники и купцы, но зато как голо все! Где это видано на Руси, чтоб не было ни одного садика и палисадника, чтоб зелень, если не яблонь и груш, так хоть берез и акаций, не осеняла домов и заборов? А этот узкоглазый, плосконосый
народ разве русский? Когда я ехал по дороге
к городу, мне
Говорить ли о теории ветров, о направлении и курсах корабля, о широтах и долготах или докладывать, что такая-то страна была когда-то под водою, а вот это дно было наруже; этот остров произошел
от огня, а тот
от сырости; начало этой страны относится
к такому времени,
народ произошел оттуда, и при этом старательно выписать из ученых авторитетов, откуда, что и как?
Японцы живут здесь подолгу и поддерживают в
народе свою систему отчуждения
от иностранцев и, между прочим, ненависть
к христианам.
Наконец мы, более или менее, видели четыре нации, составляющие почти весь крайний восток. С одними имели ежедневные и важные сношения, с другими познакомились поверхностно, у третьих были в гостях, на четвертых мимоходом взглянули. Все четыре
народа принадлежат
к одному семейству если не по происхождению, как уверяют некоторые, производя, например, японцев
от курильцев, то по воспитанию, этому второму рождению, по культуре, потом по нравам, обычаям, отчасти языку, вере, одежде и т. д.
Он принадлежал
к партии народовольцев и был даже главою дезорганизационной группы, имевшей целью терроризировать правительство так, чтобы оно само отказалось
от власти и призвало
народ. С этой целью он ездил то в Петербург, то за границу, то в Киев, то в Одессу и везде имел успех. Человек, на которого он вполне полагался, выдал его. Его арестовали, судили, продержали два года в тюрьме и приговорили
к смертной казни, заменив ее бессрочной каторгой.
По улицам, прохладным и влажным еще с левой стороны, в тени, и высохшим посередине, не переставая гремели по мостовой тяжелые воза ломовых, дребезжали пролетки, и звенели конки. Со всех сторон дрожал воздух
от разнообразного звона и гула колоколов, призывающих
народ к присутствованию при таком же служении, какое совершалось теперь в тюрьме. И разряженный
народ расходился каждый по своему приходу.
Это верно не только по отношению
к «
народу», но и по отношению
к «интеллигенции», которая внешне оторвана
от народа, но сохранила очень характерные черты народной психологии.
Демократию слишком часто понимают навыворот, не ставят ее в зависимость
от внутренней способности
к самоуправлению,
от характера
народа и личности.
Освобождение русской народной энергии и направление ее
к активному овладению и оформлению русских пространств будет и освобождением русского
народа от немецкого рабства, будет утверждением его творческой самобытности.
И если сторонятся пока еще другие
народы от скачущей сломя голову тройки, то, может быть, вовсе не
от почтения
к ней, как хотелось поэту, а просто
от ужаса — это заметьте.
Багровая заря вечером и мгла на горизонте перед рассветом были верными признаками того, что утром будет мороз. Та
к оно и случилось. Солнце взошло мутное, деформированное. Оно давало свет, но не тепло.
От диска его кверху и книзу шли яркие лучи, а по сторонам были светящиеся радужные пятна, которые на языке полярных
народов называются «ушами солнца».
Как больно здесь, как сердцу тяжко стало!
Тяжелою обидой, словно камнем,
На сердце пал цветок, измятый Лелем
И брошенный. И я как будто тоже
Покинута и брошена, завяла
От слов его насмешливых.
К другим
Бежит пастух; они ему милее;
Звучнее смех у них, теплее речи,
Податливей они на поцелуй;
Кладут ему на плечи руки, прямо
В глаза глядят и смело, при
народе,
В объятиях у Леля замирают.
Веселье там и радость.
Английский
народ при вести, что человек «красной рубашки», что раненный итальянской пулей едет
к нему в гости, встрепенулся и взмахнул своими крыльями, отвыкнувшими
от полета и потерявшими гибкость
от тяжелой и беспрерывной работы. В этом взмахе была не одна радость и не одна любовь — в нем была жалоба, был ропот, был стон — в апотеозе одного было порицание другим.
Притом костюм его чрезвычайно важен, вкрасной рубашке
народ узнает себя и своего. Аристократия думает, что, схвативши его коня под уздцы, она его поведет куда хочет и, главное, отведет
от народа; но
народ смотрит на красную рубашку и рад, что дюки, маркизы и лорды пошли в конюхи и официанты
к революционному вождю, взяли на себя должности мажордомов, пажей и скороходов при великом плебее в плебейском платье.
«Выход за нами, — говорили славяне, — выход в отречении
от петербургского периода, в возвращении
к народу, с которым нас разобщило иностранное образование, иностранное правительство, воротимся
к прежним нравам!»
— Тоже вот
от доброты началось, — вздыхал он. — Небойсь мужички в банк не идут, а у меня точно
к явленной иконе
народ прет.
В письме
к Мишле в защиту русского
народа Герцен писал: «Россия никогда не сделает революцию с целью отделаться
от царя Николая и заменить его царями-представителями, царями-судьями, царями-полицейскими».
Мы должны желать братских отношений с германским
народом, который сотворил много великого, но при условии его отказа
от воли
к могуществу.
Русский
народ, по своей вечной идее, не любит устройства этого земного града и устремлен
к Граду Грядущему,
к Новому Иерусалиму, но Новый Иерусалим не оторван
от огромной русской земли, он с ней связан, и она в него войдет.
Россия
к XIX в. сложилась в огромное мужицкое царство, скованное крепостным правом, с самодержавным царем во главе, власть которого опиралась не только на военную силу, но также и на религиозные верования
народа, с сильной бюрократией, отделившей стеной царя
от народа, с крепостническим дворянством, в средней массе своей очень непросвещенным и самодурным, с небольшим культурным слоем, который легко мог быть разорван и раздавлен.
Когда славянофилы, особенно
К. Аксаков, подчеркивают значение хорового начала у русского
народа в отличие
от самодовления и изоляции индивидуума, они были правы.
Журавль с журавлихой, или журкой (так ласково называет ее
народ) сидят попеременно на яйцах; свободный
от сиденья ходит кругом гнезда поодаль, кушает и караулит; громкий его крик возвещает приближение какой-нибудь опасности, и сидящий на яйцах сейчас бросает их, отбегает, согнувшись, в сторону и начинает звать своего дружку, который немедленно
к нему присоединяется; они вместе уходят
от гнезда дальше или улетают.
У нас не веруют еще только сословия исключительные, как великолепно выразился намедни Евгений Павлович, корень потерявшие; а там уже страшные массы самого
народа начинают не веровать, — прежде
от тьмы и
от лжи, а теперь уже из фанатизма, из ненависти
к церкви и ко христианству!
От волнения Тит в первую минуту не мог сказать слова, а только тяжело дышал. Его худенькое старческое лицо было покрыто потом, а маленькие глазки глядели с усталою покорностью.
Народ набился в волость, но,
к счастью Тита, большинство здесь составляли кержаки.
— Не поглянулся, видно, свой-то хлеб? — пошутил Основа и, когда другие засмеялись, сердито добавил: — А вы чему обрадовались? Правильно старик-то говорит… Право, галманы!.. Ты, дедушка, ужо как-нибудь заверни ко мне на заимку, покалякаем
от свободности, а будут
к тебе приставать — ущитим как ни на есть.
Народ неправильный, это ты верно говоришь.
К весне солдат купил место у самого базара и начал строиться, а в лавчонку посадил Домнушку, которая в первое время не знала, куда ей девать глаза. И совестно ей было, и мужа она боялась. Эта выставка у всех на виду для нее была настоящею казнью, особенно по праздникам, когда на базар набирался
народ со всех трех концов, и чуткое ухо Домнушки ловило смешки и шутки над ее старыми грехами. Особенно доставалось ей
от отчаянной заводской поденщицы Марьки.
До Петрова дня оставались еще целые сутки, а на росстани
народ уже набирался. Это были все дальние богомольцы, из глухих раскольничьих углов и дальних мест.
К о. Спиридонию шли благочестивые люди даже из Екатеринбурга и Златоуста, шли целыми неделями. Ключевляне и самосадчане приходили последними, потому что не боялись опоздать. Это было на руку матери Енафе: она побаивалась за свою Аглаиду… Не вышло бы чего
от ключевлян, когда узнают ее. Пока мать Енафа мало с кем говорила, хотя ее и знали почти все.
— Так-то вот, родимый мой Петр Елисеич, — заговорил Мосей, подсаживаясь
к брату. — Надо мне тебя было видеть, да все доступа не выходило. Есть у меня до тебя одно словечко… Уж ты не взыщи на нашей темноте, потому как мы
народ, пряменько сказать,
от пня.
К вечеру
народу в кабаке набралось много, и она торговала с опухшими
от слез глазами.